Массовые жанры эпохи Просвещения
Актуализация кантовского подхода в изучении эпохи Просвещения как начала времени «совершеннолетия»1 в трудах Фуко, Ясперса, Кассирера дает возможность посмотреть на XVIII век как на время становления глобальных моделей, проективных для современности. М. Фуко пишет: «Просвещение — это событие, или скорее совокупность событий и процессов, произошедших в определенный момент развития европейских сообществ. Эта совокупность включает в себя элементы социальных преобразований, типы политических институтов, формы знания, проекты рационализации знаний и практик, технологические изменения, которые очень трудно определить одним словом, даже при том, что многие из этих феноменов и сегодня не утратили своей важности».2
Такие тенденции, как расширение культурных и экономических горизонтов, интерес к прошлому, к другим культурам, публицистичность, секуляризация, актуализированные в XVIII веке и детерминированные глобализацией экономических и политических процессов (по М. Фуко, К. Ясперсу, Э. Кассиреру), побудили становление и развитие в эпоху Просвещения принципиально новых бытовых, художественных и научных жанров.
Секуляризация хронотопа становится основой всех массовых жанров и основой коммуникативности. Культура эпохи Просвещения, «культура диалога с другими» (по Библеру),3 неизбежно развивала новые жанры как проекты будущих моделей коммуникации. Такими жанрами стали, например, романы-путешествия и эпистолярная деятельность. Формами межсоциумной и межкультурной коммуникации стали искусство, наука, образование. Во многом развитие форм межкультурной коммуникации было детерминировано характером новых моделей межсоциум-ного взаимодействия.
Одна из таких моделей реализовывалась посредством искусства. Искусство как жанр массовой коммуникации, как некий инструмент реализации просветительских программ впервые начинает мыслиться именно в XVIII веке.4 Так, Кондильяк в своей философии искусства выводит все виды искусства из потребности человека в общении; Лейбниц отмечает, что искусство, его методы представляют собой образец дискурсивного мышления, находящегося в основе символического познания, неотделимого, по мысли Лейбница, от рационального познания; Гете пишет о том, что искусство должно «питать разум, образовывать его и возвышать».
Функциональное своеобразие Всешутейского собора
Какое же было функциональное своеобразие Всешутейского собора. Действительно, каждая церемония характеризуется своим набором функций. Это можно продемонстрировать на примере таких функций, как зрелищная и, условно говоря, пропагандистская: трудно предположить, чтобы зрелищная функция была актуальна для тех церемоний, которые не могли наблюдать посторонние (каковы, по-видимому, церемонии избрания и «поставления» в начале петровского царствования). В свою очередь, функция пропаганды тесно связана со зрелищной: если церемонию избрания «князя-папы», например, вначале наблюдали лишь немногие, то, наверное, не следует считать, что она тогда была средством воздействия на общественное сознание, хотя при этом средством воздействия на сознание тех, кто принимал в ней участие, она, скорее всего, могла быть и была; но здесь уже другая функция, связанная со сплочением ближнего круга Петра I.
Формирование «Петровской культуры»
Разумеется, церемонии Всешутейского собора могли выполнять разные функции. Например, В. М. Живов утверждает, что они служили инструментом проводившейся Петром I «культурной реформы». В ходе этой реформы, по мнению В. М. Живова, в общественное сознание внедрялось представление о том, что в Петровскую эпоху возникала новая культура, не имеющая ничего общего с прежней, причем ее единоличным создателем являлся Петр I; власти Петра при этом приписывался сакральный характер.
Функции традиционных обрядов и Всешутейского собора
Если сопоставить церемонии, связанные с деятельностью Всешутейшего собора, с традиционными ритуалами в функциональном аспекте, то различие окажется очевидным. Ясно, что для этих церемоний нехарактерна магическая функция; впрочем, как уже было сказано, и многими из традиционных обрядов, например обрядами святочными, она утрачена. Однако если функция религиозная может, нужно думать, считаться вполне актуальной для традиционного христославле-ния, то ее актуальность для «славления», в котором участвовали члены Всешутейшего собора, весьма сомнительна.
Традиционные обряды
Сопоставляя церемонии Всешутейшего собора с традиционными обрядами, следует обратиться сначала к вопросу о функциях самих традиционных обрядов и об исторических изменениях этих функций. Согласно общераспространенной концепции, традиционные обряды (в том числе святочные и свадебные, а также и карнавал) в большинстве своем восходят к архаическим ритуалам. При всем разнообразии концепций как самого архаического ритуала, так и его эволюции,41 достаточно широко распространено мнение, согласно которому важнейшей особенностью архаического ритуала можно считать его сакральность, а одной из основных линий его эволюции — постепенную утрату сакральности, т. е. десакрализацию.
Церемонии Всешутейшего собора
Церемонии, связанные с деятельностью Всешутейшего собора, с одной стороны, образуют некоторую общность, своеобразным организующим центром которой является Всешутейший собор; с другой стороны, каждая из церемоний обладает определенными особенностями, отличающими ее от всех прочих, является специфичной, причем специфичной в нескольких аспектах. Как общность, так и своеобразие этих церемоний можно наглядно продемонстрировать, выделив ряд признаков, каждый из которых одновременно объединяет большинство церемоний и в то же время определяет специфику каждой из них, будучи присущ каждой в разной мере и в различном смысле.
Обряд «шествия на осляти»
Еще одна пародическая церемония, связанная с деятельностью Всешутейшего собора, совершалась ежегодно в Вербное воскресенье. Первоначально она представляла собой пародию на совершавшийся в этот же день в допетровскую эпоху обряд «шествие на осляти», также именовавшийся «действом Ваий».32 Во время этой церемонии патриарх33 ехал на лошади, загримированной под осла и именовавшейся «осля», от Лобного места в Успенский собор и подавал благословение народу. Лошадь вел под уздцы сам царь.
Церемонии избрания и «поставления» «князя-папы»
Явно пародический характер носят такие церемонии, как избрание и «поставление» «князя-папы», а также «поставление» других членов Собора: избрание предстает как пародия на избрание Папы Римского, а «поставление» — на поставление архиереев Русской Православной церкви. Участники церемонии торжественно следовали в дом, предназначенный для нее, затем «архижрецы» Всешутейшего собора заключались в комнате, именовавшейся «конклавией», где проводили ночь в пьянстве. Утром они называли три кандидатуры, и «князь-папа» избирался баллотировкой. Избранного несли на престол, целовали в руку или в ногу, он подавал присутствующим водку; наконец, его торжественно носили в большом ковше, опускали в еще больший чан, «наполненный пивом и вином», и пили из этого чана. Порядок «поставления» был таков: «поставляемый» обменивался с «поставляющим» репликами, пародировавшими те, которые произносил в XVII веке архиерей перед хиротонией, затем говорил о том, как он «содержит закон Бахусов», то есть пьянствует, его облачали, помазывали вином, «архижрецы» возлагали на него руки, причем первый из них читал речь, затем пели «ак-сиос!»; на новопоставленного «налагали шапку», он садился на свой престол, пил и подавал прочим.
Свадебные обряды
Искажение традиционного обряда происходит и в случае свадеб Зотова и Бутурлина. Основной структурной особенностью этих «церемоний», по-видимому, следует признать то, что они, с одной стороны, действительно представляли собой свадьбу (особенно важно, что в обоих случаях «молодых» венчал в церкви священник, так что обряд имел полную силу), а с другой стороны, являлись пародией на свадебный ритуал. Следует отметить, что пародирование свадебной обрядности не чуждо традиции.
Прототипах «славления»
Если говорить о прототипах «славления», очевидна его связь с обычаем христославления, состоявшим в том, что певчие, представители духовенства ходили на Рождество по домам и славили Христа.10 Этот обряд был принят в России при дворе в допетровскую эпоху: тогда и сам патриарх приходил славить к царю. Но очевидно, что «славление» с участием членов Всешутейшего собора, наряженных в маскарадные костюмы, не могло быть подлинным христославлением; оно оказывалось его профанацией, можно даже сказать — пародией на него, и некоторыми современниками действительно воспринималось как святотатство.
Празднество «славления»
Из празднеств Петровской эпохи наиболее известно так называемое «славление». Оно совершалось ежегодно на святки на протяжении большей части петровского царствования (первые датированные свидетельства относятся к 1695 году, последние — к первой половине 1720-х годов) и продолжалось с Рождества до масленицы или до Крещения (по разным источникам). В нем участвовало двести — триста человек. Члены Всешутейшего собора были одеты в специальные костюмы. Они ездили по городу на санях, а также, возможно, и верхом. По некоторым свидетельствам, сани участников «славления» вместо лошадей запрягали свиньями, медведями, козлами, собаками и другими животными, а некоторые (именно «кардиналы» Всешутейшего собора) ехали верхом на волах; впрочем, все эти свидетельства принадлежат к числу поздних, так что, наверное, так стали ездить уже к концу царствования Петра I. «Славелыцики» приезжали к придворным и богатым купцам (русским и иностранным) и пели славу Христу (по некоторым источникам — «Новому году»).
Функции пародических празднеств Петровской эпохи
Предметом рассмотрения в данной работе являются так называемый Всешутейший и всепьянейший собор, а также разнообразные празднества, или церемонии, с ним связанные.1 Сначала будут охарактеризованы их формальные особенности, а затем — те функции, которые они выполняли. Кроме того, эти церемонии будут сопоставляться с их прототипами в традиционной культуре, как русской, так и западноевропейской, поскольку, как будет показано далее, многие из них имели такие прототипы.
Взаимодействие «своего» и «чужого»
Другим полем согласования «своего» и «чужого» на уровне бытовых жанров была мода на восточное и особенно распространившаяся в XVIII веке мода на китайское. Шокирующие европейское сознание содержание и смыслы китайской культуры привели к идеализации Китая, к закреплению за Китаем имиджа идеальной страны, прародины многих европейских явлений. Китай — «страна мудрецов», язык китайской империи — исходный для европейских языков, изречения Конфуция — иллюстрации к учению Христа, Китай — образец разумного правления по принципу следования «золотой середине» — вот лишь немногие ярлыки к образу Китая в XVII— XVIII веках в трудах А. Поппа, Дж. Уэбба, М. Тиндаля.
Понятие «чужой» культуры
В целом можно отметить, что научные изыскания по поводу «чужих» культур, в частности России и Китая, сводились к поиску в них идеального и потенциала для заимствования и адаптации или преобразования. Применительно к Китаю это был потенциал заимствования, применительно к России — потенциал преобразования. Таким образом, научное обоснование взаимодействия «своего» и «чужого» мыслилось в совокупности с практической реализацией форм и моделей межкультурной коммуникации.
Культурное взаимодействие России и Запада
Обнаружив экономическую и политическую потенцию сотрудничества с Россией, европейская культура проявила чрезвычайную открытость к взаимодействию с русскими, о чем свидетельствуют многочисленные письма Лейбница Петру I о необходимости открытия в России академии и образовательных учреждений, а также принятие русских на обучение в Европе и направление европейских специалистов в Россию. Это ликвидировало многие стереотипы о России как о безнадежной в европейском смысле стране, навеянные описаниями европейских путешественников предшествующих столетий.
Рефлексивные жанровые формы эпохи Просвещения
Рефлексивные жанровые формы эпохи Просвещения основывались на том, что автор сознательно берет на себя роль «третьего». О популярности этих форм в XVIII веке свидетельствует огромное количество оставленных эпохой подражаний восточному. Именно подражания сделали возможным появление литературных рефлексий на тему другой культуры. Этот жанр формируется на исходе эпохи Просвещения и представлен прежде всего «китайскими» поэтическими циклами немецкого философа, общественного деятеля и поэта И. В. Гете. Два поэтических цикла, созданных Гете на основе китайской тематики, представляют собой образец рефлексивного постижения «чужой» культуры. Здесь уже от имени китайца говорит лирический герой стихотворений, чрезвычайно близкий самому Гете. В стихотворениях дан некоторый культурный код, сокрытый в даосских символах, форме стиха, композиции поэтического текста, к индивидуальному рационально-чувственному постижению китайской культуры читателем.
Понятие культурного хронотопа
Секуляризация культурного хронотопа в эпоху Просвещения, изменившая такой жанр, как роман,9 повлекла за собой принципиально новое качество литературы — правдоподобие. А значит, при всей внешней фантастичности и экзотичности описаний, например, острова, на который попадает Робинзон, или стран, где оказывается Гулливер, и Робинзон, и Гулливер являются конкретными людьми, узнаваемыми европейцами; и даже если описываемых событий не было на самом деле, в восприятии читателя XVIII века они вполне могли происходить. Секулярны не только герои романов-путешествий; секулярно содержание условно фантастических сцен, которые зачастую являются аллегорией европейской гражданской жизни и событий европейской истории.
Понимание искусства в эпоху Просвещения
Искусство, например, мыслится просветителями (Гете, Гер-дер) как то общее, что есть в каждой культуре, что основано на единых принципах и распознается как «свое» при столкновении двух культур. С другой стороны, именно в искусстве наиболее полно выражены индивидуальные особенности нации, знать которые необходимо в целях эффективного экономического, торгового и политического взаимодействия.
Элитарность искусства
С искусства снимается ярлык элитарности. Эстетики Буало, Лессинга, Гете были призваны упорядочить взаимодействие автора и потребителя произведений искусства; само же искусство мыслилось более многопланово и структурно за счет выделения в нем низких, средних и высоких жанров, причем не с точки зрения оценки низких, как плохих и недостойных, а высоких, как хороших и образцовых. В этих эстетиках мы находим согласование эстетических и этических потребностей разных социальных слоев населения XVIII века.
Комфортная рецепция серийного художественного текста
Комфортная рецепция серийного художественного текста, обязана возведенной в принцип воспроизводимости уже известного и многократному переживанию идентичных эмоциональных состояний. Данный фактор может рассматриваться как одно из возможных объяснений высоких рейтингов различных сериалов в самых разнообразных медийных сферах (печатные сериалы, телесериалы, серийные компьютерные повествования, серийные рекламные ролики). Первое произведение, уже знакомое реципиенту и наделенное положительной оценкой и интересом, способно представлять ценность в восприятии потребителя. Несомненным достоинством является относительная прогнозируемость сюжетных коллизий. Горизонт ожиданий от текста оказывается под воздействием уже знакомого произведения из серии. Кроме того, причины удовольствия от серийного нарратива так же, как и в случае с комиксами, детерминируются материальным носителем, его технической реализацией, манерой повествования. Так, анализируя собственные впечатления от телевизионных сериалов, X. Ортега-и-Гассет назвал свое душевное состояние «достаточно скромным удовольствием».21 Не скрывая своего скепсиса по отношению к серийным формам массовой культуры («произведение, состоящее из одних эпизодов, напоминает обед из одних закусок или спектакль из одних антрактов»22), испанский философ вынужден был признать, что он наслаждается «отнюдь не сюжетом, кстати, весьма глупым, а действующими лицами <...> Не важно, что происходит, — нам нравится, как эти люди входят, уходят, передвигаются по экрану».23
Тексты массовой коммуникации
Тексты массовой коммуникации обещают своему потребителю удовольствие. В их конструкции используется набор наиболее эффективных шаблонов и клише, но тщательно избегаются инновации, способные уменьшить комфортность чтения. В указанном контексте паралитература представляет интерес как универсализированная практика развлекательного массового чтения, предстающая в разнообразных, но вполне узнаваемых версиях (например, народный роман — roman populaire — во Франции, Groschenhefte — в Германии), и актуализирующая в знаках текста определенный набор культурных символов и ценностей. Можно утверждать, что одна из важнейших характеристик паралитературы заключается в примечательной способности игнорировать пределы национальных литератур, утверждая свой интернациональный или даже глобалистский характер, проявляющийся в различных интертекстуальных (заимствования, плагиат) или архитекстуальных (жанровая преемственность) формах.